(Гипертекстовый роман)
Last-modified: Mon, 18-Jan-99 09:03:13 GMT
Оцените этот текст
(сборник стихов)
Last-modified: Mon, 19-Jan-97 09:03:13 GMT
Оцените этот текст
(роман-пародия об интернете)
Last-modified: Mon, 20-Jan-98 06:08:22 GMT
Оцените этот текст
(сборник историй, присланных пользователями)
Last-modified: Mon, 30-May-99 19:09:11 GMT
Оцените этот текст
(критическое эссе)
Last-modified: Mon, 28-Jan-99 14:30:13 GMT
Оцените этот текст
(сетевое обозрение)
Отзыв
(Советская военная проза)
Василий крутил баранку, чувствуя, как сжимается сердце, и из глубины его простой крестьянской души поднимается неведомая ему раньше злость, лютая злость на врага. Не было больше ни страха, ни растерянности, только великая ненависть к врагу. И Василий знал, что против этой ненависти бессильны вражеские танки и самолеты. Он знал, что сейчас в сердцах миллионов простых русских людей зреет эта ненависть, а, значит, враг не пройдет! Шел десятый день войны…
(Советская военная проза)
Капитана Зяблова я встретил в Потсдаме в конце сорок пятого. Он был все так же по-мальчишески азартен и непоседлив и все свободное от службы время посвящал футболу. Конечно, после ранения бегать по полю с мячом он не смог бы, несмотря на все свое упорство, но Володя перехитрил судьбу и встал на ворота. При встрече он без умолку твердил о победе его гарнизонной команды на полковом первенстве. И как радостно и светло стало у меня на сердце после этой встречи! Я вдруг понял, что никакие испытания минувшей войны не смогли лишить наших мальчиков-солдат юности.
(Советская проза)
Федору не спалось. Он думал о будущем. Банда Горобца разбита. Но сколько еще таких Горобцов предстоит разгромить, чтобы свободно вздохнула молодая советская республика! «Ничего, браток, пробьемся», — сказал он сам себе, поднимая голову. Занималась заря.
(Советская проза)
Никита Андреевич вошел в дом легкий, помолодевший. — Пеки пироги, мать! — Крикнул он так зычно, что зазвенели рюмки и прочая стеклянно-хрустальная дребедень в буфете, — Лешка едет! С Аленкой и Костиком! Насовсем!
(Советская проза)
Поезд увозил их в таежную темень, а позади тысячью огней светился новый, построенный их руками город.
(Ранняя диссидентская проза)
Когда маленькое красное солнце неохотно вскарабкалось на небо, чтобы еще раз осветить покосившиеся плетни и опустевшие огороды Ивантеевки, рыдания Настасьи, охрипшие, но все такие же безутешные, по-прежнему раздавались из темных холодных сеней.
(Поздняя диссидентская проза)
Вернувшись в Чикаго, Алекс получил короткое письмо без обратного адреса, впрочем, установить личность корреспондента было несложно. В письме был лаконичный перефраз обожаемого Левой Гомера. «Дорогой Одиссей! Уверяю тебя, что лучше быть последним из обитателей Гарлема и давиться черствым гамбургером в мире живых, чем царствовать у нас, в мире теней. С наилучшими пожеланиями…»
(Прогрессивная советская проза)
Ну что ж, по местам, товарищи! — строго сказал Федя Диафильмов. И мы поспешно разбежались по вагонам.
(Прогрессивная советская проза)
Буравский поднялся на площадку между седьмым и восьмым этажом. Там остановился и долго раздумывал, рассеянно поглядывая на серое московское небо. Наконец решился. Вынул из кармана свернутую в трубочку рукопись. Приподнял ржавую крышку мусоропровода. Последний раз взглянул на рукопись и жестом, который мог показаться стороннему наблюдателю небрежным и даже случайным, уронил ее в вонючую черноту.
(Современная латиноамериканская проза)
Я ставлю точку. Теперь я открою дверь и выйду на улицу. Он будет ждать меня, как обещал, за поворотом, возле маленького кафе, где такой вкусный горячий шоколад с пряностями по утрам, где веснушчатая кассирша смотрит на меня глазами новорожденного сфинкса и отсчитывает мелочь («Доброе утро, сеньор…»), где столик у окна пошатывается вот уже 25 лет, и его не чинят, чтобы не нарушать нечто хрупкое и преходящее, но возведенное в обычай. Я рад, что мы встретимся именно там, хотя, собственно, любое другое место было бы ничуть не худшей декорацией для последнего акта, репетиции которого была посвящена вся пьеса. Он будет ждать меня там, и я подойду бесшумно сзади, и он обернется, и тогда я спрошу: «Где твой серп, Сетх?»
(Современный латиноамериканский рассказ)
— Что вы думаете обо всем этом? — Спросил меня Гонзалес. — Что это: галлюцинация, вызванная скукой деревенской жизни, или событие, необъяснимое с точки зрения здравого смысла, но все же имевшее место?